Читать интересную книгу Жила-была девочка – 2. Юность на границе тысячелетий - Виктория Трелина

Мы подходим к сорок первой школе. Здесь тоже всё по-прежнему. Словно этих семи лет и не было. Для меня семь лет – целая жизнь. А для города, оказывается, это совсем не много. Я будто снова вернулась в детство. В носу сам собой возник забытый запах размокшей булки с вареньем, завернутой в запотевший целлофановый пакет. Такой бутерброд мама часто давала мне с собой в школу.

Те же клумбы, те же огромные окна столовой на первом этаже, тот же вход в раздевалку-подвал. Всё закрыто – летние каникулы. Только стеклянные двери центрального входа не заперты. На его ступеньках мы каждый год фотографировались первого сентября: в первом, во втором и в третьем классе: на первой ступеньке самые красивые улыбающиеся девочки в белых фартучках, гольфах и больших бантах, по краям самые низкорослые мальчики, ступенькой выше —вся основная масса вместе с учительницей, а на последней ступеньке – те, кто очень высокий, а также разгильдяи, пришедшие без парадной формы и октябрятской звёздочки, двоечники и скромники. У них видны только головы, пара человек на фотографии получаются с закрытыми глазами: моргнули во время вспышки. Хочется войти внутрь школы, но девчонкам я стесняюсь это предложить. У них такие устало-равнодушные лица, и я стараюсь изо всех сил, чтобы они не заметили моего восторга и ностальгии.

Так странно… Так интересно… Такое всё далекое и близкое одновременно… Так недавно мы были маленькими, но так ощутимо течение времени. Инка и Ленка вроде бы такие «свои», но такие «чужие» в то же время. С ними не поболтаешь на любимые темы. Можно, конечно, рассказать им всю-всю свою деревенскую жизнь. Но они не ничего поймут: они же не знают всех «наших», они не сидели лунными ночами в кормоцехе, не слышали шуток Белого, не знают Королёву, Веталя и Макса. Да они и слушать так долго не захотят. Зачем им чужая жизнь? У них здесь свои мальчики, свои истории любви.

И вообще, всё это общение не то… В детстве мне было весело общаться с Инной, а сейчас вот я иду по жаре и слушаю про шлюху Олесю, про какого-то Диму из соседнего подъезда, у которого с этой Олесей роман. Мгновенно понимаю, что Воронцова в этого Диму влюблена, и, соответственно, догадываюсь, почему Олеся, в Инкином понимании – шлюха. Хотя вслух она о своих симпатиях не говорит. Но я за свою жизнь столько таких рассказов от Королёвой наслушалась, что уже, как опытный психолог, с первого предложения понимаю, кто кому нравится.

Зачем мне рассказы о незнакомых мне людях? Гораздо приятнее мне сейчас было бы повидаться с Маринкой Сонюшкой и Маринкой Улиной, погулять с шайкой Белого, послушать заумные рассуждения Рустама, поболтать с Иркой Швецовой… Где вы, мои дорогие, мои любимые друзья? Как сложилась ваша судьба? Такое чувство, что вас я не видела тысячу лет, гораздо дольше, чем девочек из сорок первой школы…

Мы прощаемся с девочками на остановке, записываем друг другу в записные книжки свои домашние телефоны и полные адреса с почтовым индексом, на всякий случай. Договариваемся увидеться «как-нибудь после экзаменов». Я еду домой в жёлтой гармошке, автобус полупустой, но я еду, стоя в хвосте. Это негласное место для молодёжи. В эти последние – четвертые двери длинного автобуса частенько заходят симпатичные парни с модными барсетками, и становятся рядом. В заднее стекло я наблюдаю свою общагу из детства. Изо всех сил всматриваюсь в уплывающую картинку, считаю этажи, пытаюсь определить «наш» балкон. Здание общежития тоже не изменилось. Правда, на боковой глухой стене – большой рекламный плакат с надписью: «Выращиваем грибы вешенка дома». И шестизначный номер телефона. Раньше на этом месте красовалась надпись: «Мишка кАзёл», не такая большая, конечно, как плакат – из автобуса не было бы видно. Я совсем забыла об этой надписи, а сейчас вот вспомнила. В который раз за день удивляюсь возможностям человеческой памяти, ловлю за хвост очередную порцию ностальгии, и успокаиваюсь. На сегодня – хватит.

Ближе к вечеру возвращаюсь домой, а у подъезда меня ждёт Лёшка…

Не могу сказать, что я Лёшку безумно люблю. Люблю, конечно, но как-то не так, как любила Чернова в восьмом классе. Не так, как влюблялась во взрослых мальчиков из шайки «Белый и компания» на сельской ночной «улице». И, конечно уж, нет так, как умеет любить Королёва: со слезами и театральной романтикой. Я не говорю о Лёшке с подругами круглыми сутками. Не думаю о нём с утра до ночи. А когда кто-то спрашивает, есть ли у меня парень, отвечаю по ситуации. Если я уверена, что спрашивающий никогда с Лёшкой не пересечётся – говорю, что да – парень есть, и описываю своего Лёшку в подробностях, меняя ему в своих рассказах цвет волос и глаз на более тёмный, характер на более твёрдый, а телосложение – на более крепкое. А когда знакомые из села спрашивают встречаюсь ли я с Лёшкой-почтальонкиным, говорю, что мы просто друзья. С одной стороны, я не стесняюсь того, что мой парень – спокойный, скромный мальчик, который младше меня на год. Мне даже нравится его податливый, добрый характер, его голубые влюблённые глаза. Но, с другой стороны, я всегда мечтала о сильном, дерзком, остроумном красавце —брюнете с широченными плечами. Я люблю Лёшку как-то спокойно, без страданий, без слезливых записей в ежедневнике. Я знаю, что Лёшка —только мой, знаю, что он никуда не денется от меня. Знаю, что он меня никогда не разлюбит. «Никогда» – не в смысле до старости: так далеко я еще не задумываюсь. Я не задумываюсь и ближе: о нашей свадьбе, например, я тоже не думаю никогда. Всё это кажется таким отдалённым и пока ненужным.

«Никогда» – в том смысле, что я точно уверена, что не разлюбит, пока он – Лёшка мне самой нужен. А когда станет не нужен, мне будет не важно любит он меня или нет, страдает или нет… Наверное, я думаю так, потому что Лёшка – моя первая взаимная любовь. А может быть потому, что втайне надеюсь встретить кого-то лучше.

Я вижу все Лёшкины недостатки. Я стесняюсь его спортивного костюма под чёрные остроносые туфли, я смущаюсь, когда он говорит что-то не в тему, или глупо хихикает, тем не менее, я готова вступиться за него перед всеми, кто имеет что-то против. Но я не восхищаюсь им… Нет, к сожалению, не восхищаюсь. Я вижу все его оплошности (слово «косяки» появилось гораздо позже), и мне это не нравится. Своим парнем я хочу восхищаться, ловить каждое его слово, заглядывать ему в рот, и любить беззаветно и самоотверженное. Кажется, так пишется в стихах.

Лёшка любит меня именно так, как надо – беззаветно и самоотверженно. Я, привыкшая, к тому, что я слишком высокая, слишком закомплексованная, слишком «правильная», до сих пор не могу понять, за что меня можно любить? То, что Лёшка полюбил меня такую, какая я есть, мне не льстит. Меня это как-бы унижает. Ведь не полюбил же меня Чернов, не полюбил Белый, Макс, Веталь… Никто из классных пацанов меня не полюбил… Все они любили Королёву. Но Маринка совсем другая. Она кокетка, она романтичная, она красивая: низенькая, голубоглазая, умещая заинтриговать и заинтересовать. Я на её фоне всегда терялась. И теперь, мне кажется, что я и Лёшка сошлись по принципу выбраковки: я невдалая и он невдалый. (Это слово из лексикона сестры – Нинки). А мне хочется быть лучшей из лучших и парня себе я хочу такого же.

Но, тем не менее, когда рядом нет никого из знакомых, когда Рустам не посмеивается над Лёшкиными усами над верхней губой, когда Белый не обзывает его «чандриком», мой парень мне нравится. Мне приятны его объятия, его поцелуи. Да, признаюсь, я целовалась с Лёшкой. Ещё в школе, в одиннадцатом классе, когда Швецова начала целоваться с Рустамом, а Королёва с Карасём. Я тогда подумала, что пора начинать и мне. Первый поцелуй мне понравился. Я всегда боялась, что будут какие-то слюни и чужие запахи, а нет… Всё так нежно, так интересно. Темно, вокруг какая-то возня, парочки на скамейках, но никто не видит друг друга. Лёшка часто и прерывисто дышит. Его тёплые губы. Мы смущённо признаёмся друг другу, что не умеем целоваться. Для меня, как для девушки – это плюс, а для Лёшки-минус. Но он не стесняется признаться в своём дебюте. Как ни странно – у нас всё получается. Мы целуемся весь вечер под песни группы «Ненси», целуемся по дороге домой, целуемся у моей калитки. И всю ночь я мечтаю поцеловаться снова. Очень мне это дело понравилось… Я знаю, что парень должен возбуждаться во время поцелуя. Мне интересно – возбуждается ли Лёшка? Но, как это проверить, я не знаю. По его дыханию, и силе объятий, я делаю вывод, что возбуждается. Мне это льстит.

…Лёшка приехал ко мне в городе. На фоне городского неба, когда вокруг столько разных, интересных, модных людей, «мой парень» смотрится как-то странно. Как-то «по-колхозному» просто, но всё же, мило… Лёшка в спортивной олимпийке и в чёрных брюках со стрелками, надушенный туалетной водой «Коза Ностра», приехал не один – с другом. Друг Дима – симпатичный обаятельный мальчик, с опущенными уголками глаз, как у Маринки Улиной. Парни пытаются острить наперебой. У Димы получается лучше, хотя, может быть, и не лучше – просто по-другому, и от этого необычно. Я смеюсь. Лёшка подревновывает. Мы все вместе едем в центр на маленькой маршрутке. На маршрутке! Не на автобусе. Мы шикуем! В маршрутках не ездят студенты, не ездят бабульки с ведрами, там нет давки и ругани. Люди, ездящие на маршрутках, всегда казались мне более воспитанными, интеллигентными, обеспеченными. И сейчас я среди них. Самооценка и настроение повышается вдвое. Лёшка платит за проезд – за каждого по два рубля.